Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Же - Страница 2

Зима меньше всего подходит для путешествий по беднейшей и самой унылой стране Европы, однако над головой моей раскинулось чистое небо, а снег на полях сверкал под холодным солнцем. Дыхание клубилось в морозном воздухе, из ноздрей Ратаплана вылетали султаны пара, а на краях его мундштука висели сосульки. Чтобы согреть коня, я пустил его рысцой, а сам задумался и почти не замечал холода. К северу и югу тянулись бескрайние равнины, усеянные темными крапинами ельников и более светлыми заплатками лиственниц. Тут и там стояли крестьянские домики; впрочем, Великая армия проходила здесь всего три месяца назад, а вы понимаете, что это значит для сельских жителей. Нет, поляков мы не трогали, но из сотни тысяч наших солдат фургонами с провиантом располагала только гвардия, остальные обходились, как могли. Меня совсем не удивило, что нигде не видно ни скота, ни дыма из труб. Великая армия опустошила эти земли. Говорили, после солдат императора нечем поживиться даже крысам.

К полудню я был в деревне Саальфельд, но поскольку ехал в сторону Остероде, где зимовал император и стояли семь пехотных дивизий, тракт заполонили повозки и экипажи. Глядя на ящики со снарядами, фургоны, курьеров, бесконечный поток новобранцев и отставших солдат, я понял, что не скоро еще присоединюсь к своим товарищам. В полях снегу навалило по грудь, так что мне оставалось лишь тащиться вместе со всеми. Как же я обрадовался, обнаружив еще одну дорогу, которая отходила от главной и вела через ельник на север! На перекрестке был трактирчик, во дворе как раз садился по коням разъезд Конфланского полка – того самого Третьего гусарского, в котором я потом служил полковником. На крыльце стоял их командир, стройный белолицый юноша, похожий больше на семинариста, чем на предводителя этих чертяк.

– Добрый день, месье, – сказал он, когда я натянул поводья.

– Добрый день. Лейтенант Десятого полка Этьен Жерар к вашим услугам.

По лицу видно было, что он обо мне наслышан. Да и кто не слыхал про меня после поединка с шестью учителями фехтования? Однако держался я запросто, и вскоре молодой человек перестал смущаться.

– Младший лейтенант Дюрок из Третьего, – представился он.

– Недавно на службе?

– С прошлой недели.

Так я и подумал, увидев, какая бледная у него кожа и как вольно держатся в седле гусары. Правда, я и сам не так давно узнал, каково мальчишке приказывать ветеранам. Помнится, я краснел, покрикивая на солдат, у которых за плечами больше сражений, чем у меня – лет. Мне все время казалось, что приличнее сказать им: «Не изволите ли построиться в шеренгу?» или «Если вы не возражаете, пустимся рысью». Потому я не стал винить лейтенанта в том, что люди не очень-то его слушают, а только бросил на них суровый взгляд. Голубчики сразу выпрямили спины.

– Скажите, месье, куда вы направляетесь по этой дороге? – спросил я.

– Мне поручено разведать обстановку до Аренсдорфа.

– Тогда я, с вашего позволения, присоединюсь к вам. Очевидно, что окольный путь намного быстрее.

Так оно и вышло. Дорога уводила в глубь местности, где хозяйничали казаки и мародеры, и была в отличие от главного тракта совершенно пуста. Мы с лейтенантом ехали впереди, за нами скакали шестеро гусаров. Дюрок оказался славным малым, но голова у него была забита чепухой, которой учат в Сен-Сире. Он больше знал об Александре и Помпее, чем о том, как смешать фураж и ухаживать за копытами лошади. И все же, повторюсь, он был славный малый, еще не испорченный бивацкой жизнью. Я с удовольствием слушал его рассказы о сестре Мари и матери, что остались в Амьене. Наконец мы въехали в деревеньку под названием Хайенау. Дюрок остановил коня у почтовой станции и кликнул смотрителя.

– Скажите, – обратился к нему юноша, – не живет ли в этих местах человек, называющий себя бароном Штраубенталем?

Тот покачал головой, и мы продолжили путь. Я не придал этому никакого значения, однако в следующей деревне мой спутник повторил вопрос и снова не получил ответа. Тут я не выдержал и поинтересовался, кто же такой барон Штраубенталь.

– Это господин, – сказал Дюрок, и его нежное лицо залилось румянцем, – которому я должен передать кое-что важное.

Любопытства моего это ничуть не умерило, однако я заметил, что лейтенант не склонен со мной откровенничать. Больше я не сказал ни слова, а Дюрок продолжал спрашивать о бароне Штраубентале у каждого крестьянина.

Я же, как и полагается офицеру легкой кавалерии, осматривал местность, подмечая, в какую сторону текут реки и где их можно перейти вброд. Мы все больше удалялись от лагеря, вдоль флангов которого ехали. Далеко на юге в морозном воздухе султанами клубился дымок – то были наши аванпосты. А вот к северу ничто не отделяло нас от зимних квартир русской армии. Дважды вдали сверкнула сталь, и я обратил на вспышки внимание своего товарища. С такого расстояния мы не видели, что там происходит, однако не сомневались – это блестят на солнце копья мародерствующих казаков.

На закате мы выехали на вершину пологого холма. Справа была небольшая деревня, а слева над верхушками сосен чернели башни какого-то замка. Навстречу нам шел крестьянин с телегой – косматый, сгорбленный, в овечьем тулупе.

– Что это за деревня? – спросил у него Дюрок.

– Аренсдорф, – ответил немец на своем варварском наречии.

– Вот где мы должны заночевать, – сказал мой товарищ.

Он снова повернулся к крестьянину и задал неизменный вопрос:

– Не подскажешь, как найти барона Штраубенталя?

– Так ведь он – хозяин Темного замка, – ответил мужчина, указав на башенки, темневшие над лесом.