Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Же - Страница 33

– Простите меня за это веселье, дорогой полковник, – сказал он. – Уж очень забавный у вас был вид, когда вы очнулись. Уверен, вы отличный солдат, однако не вам тягаться в хитрости с маршалом де Комильфо, как меня у вас называют. Вы недооценили врага, а это, уж простите, говорит о том, что вам не хватает сообразительности. В жизни не видел человека более неподходящего для такой миссии, если, конечно, не считать моего недалекого соотечественника, британского драгуна.

Можете представить себе, как я выглядел и что чувствовал, слушая эти гнусные речи, да еще произносимые в той цветистой и снисходительной манере, за которую негодяй и получил свое прозвище. Ответить я не мог, но мерзавцы, видимо, прочли угрозу в моих глазах. Трактирщик наклонился к маршалу и шепнул что-то ему на ухо.

– Нет, дорогой Шенье, гораздо лучше будет, если мы оставим его в живых, – сказал тот. – Кстати, полковник, вам очень повезло, что вы крепко спите. Мой друг церемоний не любит. Подними вы тревогу, он перерезал бы вам глотку. Не советую его злить, ведь господин Шенье, бывший сержант Седьмого полка императорской легкой пехоты, человек намного более опасный, чем капитан гвардейской пехоты его величества Алексис Морган.

Шенье оскалился и погрозил мне ножом, а я постарался вложить в свой взгляд все отвращение, которое чувствовал при мысли о том, что воин императора пал так низко.

– Вас, наверное, удивит, – продолжил маршал тихим бархатным голосом, – что мы следили за вашими отрядами с тех самых пор, как вы покинули биваки. Согласитесь, мы с Шенье сыграли отлично. В аббатстве все готово к вашему прибытию, правда, мы надеялись заполучить целый эскадрон, а не половину. Когда ворота закрылись, наши гости оказались в очаровательном средневековом дворике без выхода, под прицелом сотни ружей. Им предложили выбор – умереть или сдаться. Между нами говоря, я нисколько не сомневаюсь, что они выбрали последнее. Мы тут подумали, раз уж вы – сторона заинтересованная, может, поедете и сами во всем убедитесь, повидаете своего титулованного друга. Полагаю, настроение у него ничуть не лучше вашего.

Мерзавцы зашептались, обсуждая, как обойти мои посты.

– Пойду проверю, что за амбаром, – наконец сказал маршал. – А вы, любезный Шенье, присмотрите за пленником. Если он попробует что-то предпринять, вы знаете, как действовать.

И я остался вдвоем с гнусным предателем. В свете коптящей лампы он сидел на краю моей постели и точил нож о голенище сапога. Не знаю, как я с ума не сошел от стыда и тревоги, пока беспомощно лежал на койке, не в силах ни слова молвить, ни пальцем пошевелить. В двух шагах от меня отдыхали мои пятьдесят красавцев, а я никак не мог сообщить им о своем бедственном положении. В плен я попадал не раз, но чтобы меня захватили такие ублюдки, чтобы меня ввели в аббатство под их издевательский хохот, чтобы меня одурачили их наглые главари – нет, этого стерпеть я был не в силах! Нож мясника, сидевшего рядом, и тот ранил бы мое сердце не столь глубоко.

Я тихонько покрутил запястьями, шевельнул ногами. Уж не знаю, кто из этих бандитов меня связал, но он постарался на славу – веревки держались крепко. Тогда я попробовал сдвинуть платок, что закрывал мне рот, однако Шенье поднял нож и так свирепо зарычал, что я оставил попытки. Я лежал, глядя на его бычью шею, и думал, посчастливится ли мне когда-нибудь накинуть на нее пеньковый галстук. Вдруг по коридору протопали сапоги, заскрипела лестница. Маршал возвращался, но с какими вестями? Если он понял, что увезти пленника не выйдет, меня, вероятно, прикончат на этой самой кровати. Впрочем, мне было уже все равно. Я смотрел на дверь с гордым презрением, которое так жаждал и не мог высказать. Только представьте, друзья мои, что я почувствовал, когда вместо высокой фигуры и злорадного лица мне предстали серый ментик и огромные усы моего славного маленького Папилета!

Французские солдаты в те годы повидали столько, что не терялись ни при каких обстоятельствах. Едва взглянув на меня и мерзкую физиономию рядом, сержант понял, в чем дело.

– Черт тебя дери! – зарычал Папилет, и в воздухе сверкнула его огромная сабля.

Шенье бросился на него с ножом, передумал, отскочил и со всего маху ударил меня, целясь в сердце. Я откатился и упал по другую сторону кровати. Клинок пронзил одеяло и простыню, но успел только чиркнуть мне по боку. Я услышал тяжелый, глухой стук рухнувшего тела, и почти в тот же миг что-то еще – более легкое и твердое – упало и закатилось под кровать. Не хочется мне описывать вам эти страшные подробности, друзья. Скажу только, что Папилет слыл у нас в полку одним из лучших рубак, а сабля у него была тяжелая и острая. Когда он перерезал веревки, она вымазала мне руки и ноги кровью.

Я сорвал со рта платок, первым делом расцеловал сержанта в обе щеки, покрытые шрамами, а затем спросил, что с нашими ребятами. Оказалось, те ни о чем не подозревают. Удэн только что заступил на дежурство, и Папилет явился доложить мне обстановку. Встретил он капуцина? Нет, не встретил. Значит, нужно изловить святого отца, пока тот не ускользнул. Я собрался уже бежать в амбар, чтобы отдать приказания, но тут внизу скрипнула дверь и вверх по ступеням затопали неторопливые шаги.

Папилет быстро сообразил, что делать.

– Монаха брать живым, – прошептал я, толкнул его в тень с одной стороны двери, а сам притаился с другой.

Топ. Топ. Топ. Шаги звучали все ближе, и каждый отдавался в моем сердце. Едва у порога мелькнула пола коричневой сутаны, мы прыгнули на аббата, словно волки – на оленя, и сбили его с ног. Мерзавец сопротивлялся так яростно, что даже вдвоем утихомирить его стоило большого труда. Трижды он вставал, раскидав нас, и трижды мы наваливались на него снова. Наконец Папилет дал ему почувствовать острие своей сабли. Лишь тогда негодяй понял, что игры кончились, и пока я связывал его теми же веревками, которыми скрутили меня самого, лежал смирнехонько.