Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Же - Страница 44

Я превосходный солдат и говорю так не из бахвальства, а лишь потому, что это – чистая правда. Я в мгновение ока способен оценить обстановку и принять решение с такой уверенностью, будто размышлял над ним целую неделю. Я тут же понял – как ни крути, а придется уходить от погони, да притом на лошади, которая проскакала с полсотни километров. Ночь ясная, кони у драгун хорошо отдохнули, и я все равно рискую головой, но лучше уж стремиться к Санлису, чем к Суассону.

Понятное дело, все это я сообразил в один миг, как нутром почувствовал. Едва увидев бороды и медные каски, я пришпорил Фиалку, и она птицей полетела вперед. Что за шум, гам и топот поднялись у меня за спиной! Грянули три выстрела, трое драгун вскочили на лошадей. Пуля хлопнула по моему седлу, точно палка по двери. Фиалка рванулась, и я уже подумал, что ее ранили, но заметил только царапину на левой передней ноге. Ах моя славная! Какая нежность переполнила меня, когда она пустилась легким, размашистым галопом, стуча копытцами, точно испанская танцовщица – кастаньетами. Я не мог больше себя сдерживать, развернулся и как безумный рявкнул: «Слава императору!» Я хохотал и вопил, слушая, как враги честят меня на все лады.

Однако мне по-прежнему грозила опасность. Если бы Фиалка хорошо передохнула, она вскоре ушла бы от преследователей, но теперь моя ласточка опережала их лишь самую малость. Меня быстро догонял молодой офицер. В двух сотнях шагов за ним скакали двое драгун, но расстояние между нами росло. Еще трое – те, кто стрелял в меня, – еле виднелись вдалеке.

У молодого офицера был скакун гнедой масти, неплохой конь. Не чета Фиалке, разумеется, однако выносливый, подлец. Я знал – через несколько километров его свежие силы еще скажутся. Я подождал, пока юноша не отдалится от своих товарищей, и немножечко придержал Фиалку, чтобы он подумал, будто и в самом деле нагоняет меня. Как только он оказался на расстоянии выстрела, я вынул карабин, взвел курок и обернулся. Мальчишка не стрелял, и вскоре я заметил почему: на привале этот глупец вытащил пистолеты из кобуры. Теперь он грозил мне саблей и сыпал проклятиями, не понимая, что его жизнь в моих руках. Я сбавил ход. Теперь между хвостом Фиалки и носом гнедого было не больше длины копья.

– Рандеву! – крикнул офицер.

– О, месье отлично говорит по-французски, – сказал я, положив дуло пистолета на левое предплечье, как всегда делал, стреляя из седла.

Я метил юноше в лицо. Тот понял, что ему конец, и побелел так, что я заметил это даже в лунном свете. Однако, нажимая на спусковой крючок, я вспомнил, что у молодого человека тоже есть мать, и выстрелил в плечо его коня. Гнедой рухнул на всем скаку. Боюсь, офицер сильно пострадал после такого падения, но я должен был позаботиться о письме и снова пустил Фиалку галопом.

Однако уйти от этих разбойников оказалось не так-то просто. Двое пронеслись мимо своего офицера, будто бы он был новобранцем, который упал на уроке верховой езды. Бросив его на попечение отставших, они продолжили погоню. Я взлетел на холм, натянул поводья, но вскоре понял, что отдыхать еще рано, и мы снова пустились галопом, Фиалка – закинув голову, а я – кивер. Настало время показать, что мы с ней думаем о драгунах, которые решили поймать гусара. При этой мысли я расхохотался, и тут сердце мое замерло – в конце длинной белой дороги темнел отряд всадников. Неопытный солдат принял бы его за тень деревьев, но я-то видел, что это гусары. Куда ни поверни, всюду поджидала верная гибель.

Впереди – гусары, за спиной – драгуны. С самой Москвы не попадал я в такую передрягу. Однако, дабы не уронить честь бригады, я предпочел гибель от руки воинов легкой кавалерии, а потому не стал останавливаться и без колебаний поскакал им навстречу, дав своей кобылке волю. Помню, я пробовал молиться, но я не силен в таких вещах и сумел только вспомнить молитву о хорошей погоде, которую мы повторяли в школе вечером перед каникулами. Все лучше, чем ничего. Я усердно тарабанил ее, когда услыхал впереди французскую речь. Боже, радость пронзила мое сердце, точно пуля! Это были наши, наши ненаглядные черти из корпуса Мармона! Драгуны развернули коней и пустились наутек, лишь медные каски засверкали в лунном свете. Я же солидной рысцой направился к друзьям, показывая, что если уж гусар и спасается бегством, торопиться – не в его правилах. Боюсь только, пыхтение Фиалки и ее морда, покрытая хлопьями пены, меня выдали.

Кого же, вы думаете, увидел я во главе отряда? Старого Буве, которого спас под Лейпцигом! Тот узнал меня, и в его маленьких красноватых глазках задрожали слезы. Я и сам растрогался, заметив, как он рад. Когда я посвятил его в суть дела и сказал, что мне поручено ехать через Санлис, Буве расхохотался.

– В городе враги. Туда никак нельзя.

– Враги так враги, – ответил я.

– Почему не отправиться прямиком в Париж? Зачем лезть туда, где вас наверняка захватят в плен или убьют?

– Солдат не выбирает, он повинуется, – повторил я слова Наполеона.

Буве сипло рассмеялся и умолк, лишь когда я подкрутил усы и смерил его взглядом.

– Что ж, – сказал он, – тогда поскачем вместе, ведь нам в Санлис и надо. У нас приказ провести там рекогносцировку. Впереди идет уланский эскадрон Понятовского. Если вам так необходимо проехать через город, мы попробуем вам помочь.

Отряд наш тронулся, и в ночной тишине зазвенели уздечки, застучали копыта. Вскоре мы догнали поляков – бравых, испытанных ребят. Они, правда, были тяжеловаты для своих коней, но держались так, что любо-дорого посмотреть, прямо как удальцы из моей бригады. Вместе мы поскакали дальше, и на рассвете впереди показались огни Санлиса. Мимо проезжал какой-то человек на телеге. Он-то и рассказал нам, что происходит в окрестностях.