Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Же - Страница 16

Мы шли примерно час. Я по сей день вздрагиваю, стоит вспомнить раненую лодыжку, боль в глазу и страх, что я теперь изуродован. Взбираться по крутым склонам – не мое призвание, а я к тому же еще и прихрамывал, но если слева и справа от тебя – отчаянные головорезы, а возле кончика усов – длинный кинжал, ты способен чудеса творить.

Наконец дорога скользнула через хребет и побежала по густому хвойному лесу в долину, что виднелась на юге. Несомненно, в мирное время все эти злодеи были контрабандистами и теперь вели меня тайным путем через португальскую границу. Среди множества следов, оставленных мулами, я приметил в мягкой земле у ручья отпечатки лошадиных копыт. Все объяснилось, когда мы вышли на поляну. Возле упавшего дерева на привязи стоял конь. Я тут же узнал рослого вороного с белой ногой, которого выпрашивал утром.

Что же с месье Видалем? Неужели моя печальная судьба постигла еще одного француза?

Бандиты остановились, один из них по-особенному крикнул. Из кустов ежевики, что росли на краю поляны у подножия скалы, послышался ответный крик, и навстречу нам вышли еще с десяток разбойников. Две шайки приветствовали друг друга. Те, что появились из кустов, с горестными возгласами окружили моего любителя поработать шилом, а затем развернулись ко мне, рыча и размахивая кинжалами. Кровожадные убийцы так бесновались, что я уже решил прощаться с жизнью, но тут один из негодяев сказал что-то дружкам, и меня потащили в заросли ежевики.

Меж кустами бежала тропинка, ведущая в глубокую пещеру. Солнце садилось, и если бы не два факела, горевших на стенах слева и справа, в ней было бы очень темно. Посреди пещеры за грубым столом сидел человек весьма необычного вида. По тому, как уважительно обращались к нему остальные, я сразу понял – это главарь, тот самый, кто за свой жестокий нрав получил зловещее прозвище Эль Кучильо, или Кинжал.

Священника внесли и усадили на бочку, ноги его все так же беспомощно болтались, и он по-прежнему с ненавистью поглядывал на меня кошачьими глазами. Вожак заговорил с ним. Мне удалось разобрать, что святоша – его правая рука и не первый раз нарядился в сутану, чтобы елейными речами заманить путника в бандитское логово. Сколько же благородных офицеров погубил этот чудовищный лицемер! На сердце у меня потеплело при мысли о том, что я положил конец его гнусным деяниям. Правда, я боялся, как бы это не обернулось невосполнимой потерей для императора и армии.

Пока раненый, которого поддерживали под руки два товарища, рассказывал по-испански о своем злоключении, головорезы подтащили меня к столу, и я получил отличную возможность рассмотреть их предводителя. Мне еще не приходилось встречать человека, столь непохожего на бандита, в особенности – на бандита, который даже в краю, известном своими жестокими нравами, заслужил столь мрачное прозвище. С таким широким добродушным лицом, румяными щеками и пушистыми бакенбардами ему самое место было за прилавком бакалейной лавочки на улице Сент-Антуан. Главарь являл собой полную противоположность остальным разбойникам с их яркими кушаками и сверкающими кинжалами – в куртке из добротного сукна он выглядел скорее как добропорядочный отец семейства. Выдавали его лишь коричневые лосины, а так никто и не догадался бы, что он живет в горах. Обстановка в пещере соответствовала его облику. На столе рядом с табакеркой лежал огромный фолиант в кожаном переплете, похожий на гроссбух. Между двумя пороховыми бочками, на доске, выстроились другие книги, и всюду были разбросаны листы, исписанные какими-то виршами. Пока я все это рассматривал, Кучильо, развалясь на стуле, слушал своего товарища, а когда тот закончил, приказал вынести калеку из пещеры. Я стоял в окружении трех бандитов и готовился к худшему.

Эль Кучильо взял перо, постучал деревянным кончиком по лбу и, поджав губы, искоса взглянул на свод пещеры.

– Полагаю, – наконец сказал он на чистейшем французском, – вы не поможете мне с рифмой к слову «Ковильян».

Я ответил, что мои познания в испанском для этого слишком скромны.

– Богатейший язык, – заметил он, – однако с рифмами в нем туговато. Не то что в немецком или английском. Вот почему наши лучшие произведения написаны белым стихом, с этой формой поэт способен достичь больших высот. Однако боюсь, такие материи гусарам не доступны.

Я хотел заметить, что если они хороши для бандита, то уж для кавалериста – тем более, но он уже склонился над своим незаконченным стихом. Наконец Эль Кучильо с довольным вздохом отбросил перо и прочел несколько строк. Трое негодяев, державших меня, восхищенно ахнули, и широкое лицо главаря зарделось, как у девушки, которая впервые услышала комплимент.

– Кажется, вышло неплохо, – сказал он. – Понимаете ли, долгими вечерами надо чем-то развлечься, вот мы и распеваем наши собственные песни. У меня есть кое-какие связи, и я не теряю надежды в скором времени увидеть скромные плоды своих трудов напечатанными, да не где-нибудь, а в Мадриде. Однако вернемся к делу. Как вас зовут?

– Этьен Жерар.

– Звание?

– Полковник.

– Корпус?

– Третий гусарский полк.

– Для полковника вы что-то молоды.

– Мне выпало немало возможностей отличиться.

– Что ж, тем печальнее, – заметил он с благодушной улыбкой.

Я высоко поднял голову, показывая, что ничего не боюсь.

– Кстати, похоже, нам попадался кто-то из ваших, – сказал главарь, листая свой гроссбух. – Мы тут ведем журнал военных действий. Вот, двадцать четвертое июня. У вас ведь был молодой офицер по имени Субирон, стройный юнец с белокурыми волосами?