Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Же - Страница 17

К оглавлению

– Конечно.

– Двадцать четвертого его закопали.

– Боже! – вскричал я. – Как он погиб?

– Говорю же, мы его похоронили.

– Но что произошло?

– Вы меня не поняли, полковник. Когда его хоронили, он был жив.

– Его закопали живьем?

Эль Кучильо взирал на меня с невозмутимой улыбочкой. Я бросился вперед и непременно вырвал бы ему глотку, если бы три мерзавца меня не оттащили. Я отбивался, тяжело дыша, клял его на чем свет стоит, отбрасывал то одного злодея, то другого, извивался и выкручивался, но все зря. Наконец меня связали по рукам и ногам; ментик еле держался на плече, веревки до крови врезались в кожу.

– Гнусный пес! – крикнул я. – Только попадись, я покажу тебе, как трогать моих ребят! Ты еще узнаешь, зверь, у моего императора длинные руки. Сколько ни прячься в своей крысиной норе, настанет время, когда он выкурит тебя отсюда, и тебе с твоим отребьем придет конец.

Уж поверьте, браниться я мастак. За четырнадцать кампаний я выучил немало ругательств, и среди них не нашлось бы такого, которое я не бросил в лицо этому ублюдку. Однако тот сидел как ни в чем не бывало, постукивал себя по лбу пером и щурился, глядя в потолок, будто уже сочинял новый стих. Тут-то я и придумал, как до него добраться.

– Эй, падаль! – крикнул я. – Думаешь, ты здесь в безопасности? Да ты проживешь еще меньше, чем твои дурацкие вирши. Видит Бог, короче их века не придумаешь!

Видели бы вы, как он вскочил. У гнусного зверя, который отмерял пытки и смерть, как торговец взвешивает фиги, была ахиллесова пята, и я, к своей великой радости, ее задел. Лицо Эль Кучильо побагровело, а маленькие бакенбарды так и затряслись.

– Браво, полковник! Вы своего добились, – крикнул он, задыхаясь от гнева. – Значит, сделали блестящую карьеру? Обещаю, конец у вас тоже будет примечательный. Гусарского полковника Этьена Жерара ждет особенная смерть.

– Об одном прошу, – ответил я, – не сочиняйте мне эпитафию.

На языке вертелась еще парочка колкостей, но Эль Кучильо злобно махнул рукой, и меня выволокли из пещеры.

Наша беседа, которую я постарался вспомнить во всех подробностях, заняла немало времени. Уже стемнело, ярко светила луна. Бандиты развели большой костер из еловых поленьев. Не ради тепла, конечно, ведь ночи стояли жаркие, а чтобы приготовить ужин. Над огнем висел огромный медный котел, вокруг в желтых отсветах пламени лежали злодеи, будто на одной из тех картин, которые вывез из Мадрида Жюно. Военные любят говорить, что искусство и все такое прочее мало их занимает, но меня всегда тянуло к возвышенному, такая вот изысканная у меня натура. Помнится, когда Лефевр продавал трофеи, захваченные в Данциге, мне досталась чудная картина «Удивленные нимфы в лесу». Так я возил ее с собой целых две кампании, пока мой конь по несчастливой случайности не проткнул ее копытом.

Однако все это я говорю лишь для того, чтобы вы поняли: я вовсе не какой-нибудь солдафон вроде Раппа или Нея. В лагере бандитов мне было не до того. Три подлеца бросили меня под деревом и уселись рядом, покуривая сигары. Что я мог поделать? За всю свою службу я и десяти раз не попадал в такое безвыходное положение. «Не унывать! – приказал я себе. – Мужайся, смельчак! Ведь не за красивые глаза ты стал полковником в двадцать восемь. Ты лучший из лучших, Этьен, ты прошел множество испытаний, и это, конечно же, не последнее». Я стал нетерпеливо поглядывать по сторонам, обдумывая, как бы освободиться, и вдруг заметил нечто странное.

Как я уже говорил, посреди поляны горел костер. В свете пламени и луны все было видно, как днем. На другой стороне возвышалась ель с почерневшим стволом и нижними ветками – под ней недавно разводили огонь. Напротив дерева росли кусты, и я, к своему изумлению, заметил над ними пару отличных сапог для верховой езды, торчавших носами вверх. Сначала я решил, что они привязаны к дереву, но потом разглядел, что их прибили огромным гвоздем. И тут кровь застыла у меня в жилах – в сапогах были ноги! Скосив глаза вправо, я узнал, кому они принадлежат и зачем под елью разводили костер. Тяжело вспоминать об этих ужасах, друзья мои, и я совсем не хочу, чтобы кому-то из вас приснился сегодня кошмар, но как описать испанских герильос, не упоминая об их нравах и методах, которыми они вели войну? Одним словом, я понял, почему лошадь месье Видаля стояла в лесу без хозяина. Надеюсь, он встретил страшную гибель, смеясь, как и подобает истинному французу.

Можете представить, какое зрелище мне открылось. Когда Эль Кучильо рассказал о жестокой смерти юного Субирона, одного из самых бравых наших ребят, меня обуял такой гнев, что я забыл о собственном положении. Наверное, стоило поступить хитрее и говорить с бандитом любезнее, однако теперь уже ничего не вернуть. Откупорил бутылку – пей до дна. А кроме того, раз уж такая участь постигла безобидного Видаля, мог ли я на что-то рассчитывать, сломав одному из бандитов позвоночник? Нет, как ни крути, мне крышка. Пожалуй, осталось только не уронить достоинства. Я покажу этому зверю, что есть такой пленник, который перед ним не дрогнет. Этьен Жерар умрет, как жил. Так я лежал и думал о дорогой матушке, о том, как будут оплакивать меня красотки, и о том, какой потерей станет моя безвременная кончина для полка и нашего императора. Признаюсь вам без всякого стыда, я сам прослезился, представив общее горе.

И все-таки я не терял надежды на спасение. Не такой я человек, чтобы валяться, как умирающая лошадь в ожидании кузнеца с топором. Я попробовал ослабить путы на ногах, потом на запястьях, а сам тем временем стрелял глазами по сторонам. Кое-что я увидел сразу. Гусар без коня – гусар лишь наполовину, и вторая моя половина мирно паслась шагах в тридцати от меня. Потом я заметил еще одно: дорога, которой меня привели, была настолько крута, что ехать по ней верхом пришлось бы очень медленно, зато с другой стороны лежал открытый путь прямо в долину. Вот бы сейчас ноги в те стремена и саблю в руку, я бы ветром унесся от этих горных крыс!