Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Же - Страница 37

Теперь я держал ухо востро, на открытой местности пускался галопом, а там, где могли устроить засаду, ехал осторожнее. Тут уж было не до шуток, ведь впереди лежало добрых восемьсот километров германской земли. И все-таки я не слишком волновался. Местные жители всегда казались мне покладистыми и милыми людьми, которые охотнее возьмут в руки не меч, а трубку. Понятное дело, не из-за недостатка мужества – просто это добрый и открытый народ, которому вражда не по душе. Тогда я не знал еще, что за гостеприимным видом немцев скрывается злобная натура, которая по силе не уступает, а упорством даже превосходит итальянскую или кастильскую.

Очень скоро я убедился, что в этих местах мне грозит кое-что посерьезнее грубых слов и угрюмых взглядов. Дорога побежала в горку, впереди показалась дубрава. На середине подъема я заметил, как в тени деревьев что-то блеснуло, и вскоре из рощи вышел человек в мундире, на котором было столько золотой отделки, что он огнем пылал на солнце. Незнакомец брел, спотыкаясь, точно пьяный, и прижимая к уху конец большого красного платка, который был повязан у него на шее.

Придержав Фиалку, я с некоторым отвращением смотрел на путника, недоумевая, как тот, кто имеет право носить столь роскошную форму, смел показаться в таком виде белым днем. Незнакомец шел медленно, время от времени останавливался, пошатываясь, и не сводил с меня глаз. Я подскакал поближе, а он вдруг вскрикнул, благодаря Господа, рванулся вперед и ничком рухнул на пыльную дорогу. То, что я принял за платок на шее, оказалось чудовищной раной, из которой тянулся кровавый сгусток, лежавший у него на плече, словно эполет.

– Боже милостивый! – вскричал я, бросаясь к нему. – А я-то думал, вы пьяны!

– Я умираю, – ответил человек. – Слава небесам, что я встретил французского офицера, пока могу еще говорить.

Я уложил несчастного среди вереска и дал ему глотнуть немного бренди. Кругом простиралась мирная, цветущая земля и не было ни единой души, кроме изувеченного человека рядом.

– Какие злодеи на вас напали? – спросил я. – И кто вы? Вы француз, но я никогда не видел такого мундира.

– Это новая форма императорской Почетной гвардии. Я маркиз Шато Сент-Арно, и я девятый в своем роду погибаю на службе Франции. За мной гнались ночные всадники Лютцова, это они ранили меня, однако я укрылся в подлеске, надеясь, что мимо проедет кто-то из соотечественников. Поначалу я не знал, можно ли вам довериться, но почувствовал, что смерть близка, и решил попытать счастья.

– Мужайтесь, друг. Видел я рану и похуже вашей, а тот человек потом ходил и хвастался ею.

– Нет, час мой настал, – прошептал он, тронув меня за руку. Кончики его пальцев уже начали синеть. – В кармане у меня бумаги, вы должны скорее доставить их в замок Хоф, князю Сакс-Фельштайнскому. Он еще нам верен, а вот княгиня – злейший враг французов. Она заставляет его выступить против нас, и если это произойдет, остальные последуют его примеру, ведь он племянник прусского короля и кузен баварского. Если только еще не поздно, эти бумаги удержат его от рокового шага. Передайте их лично князю сегодня вечером и тогда, возможно, вы сохраните для императора всю Германию. Когда бы лошадь мою не подстрелили, я бы и сам, даже раненый…

Он задохнулся, холодная рука стиснула мое запястье так, что оно тоже помертвело. Человек захрипел, голова его откинулась, и с ним все было кончено.

Хорошенькое начало путешествия. Мне поручили дело, о котором я ничего не знал, которое вынуждало меня забыть о неотложных потребностях своих гусар и в то же время было настолько важным, что я никак не мог отказаться. Я расстегнул великолепный мундир, созданный по замыслу Наполеона, чтобы привлечь в полки новой Гвардии молодых аристократов. В кармане оказался небольшой пакет, перевязанный шелковой лентой и адресованный князю Сакс-Фельштайнскому. «Передать безотлагательно» – гласила надпись, сделанная в уголке размашистым и неаккуратным почерком. Я узнал руку императора. Для меня это был приказ, такой же, как если бы его произнесли те самые решительные губы, как если бы на меня смотрели те самые холодные серые глаза. Что ж, пусть рубаки мои ждут своих лошадей, а мертвый маркиз покоится там, где я уложил его. Если Фиалка и ее всадник останутся живы, сегодня вечером князь получит послание.

Ехать через дубраву я не боялся, поскольку еще в Испании узнал, что самое безопасное время для путешествий в краю повстанцев – после яростной схватки, а самое рискованное – в затишье. Однако, взглянув на карту, я обнаружил, что Хоф находится к югу, и быстрее всего добраться туда через топи. Я тронул поводья, однако не проехал и пятидесяти шагов, как в роще прогремели два пистолетных выстрела, и мимо, словно пчела, прожужжала пуля. Ночные всадники действовали куда решительнее испанских герильос. Отправься я по дороге, миссия моя кончилась бы там же, где началась.

Вот это, скажу я вам, была скачка! Я отпустил поводья и несся, утопая в зарослях утесника и вереска, нырял в кусты, слетал вниз по склонам, отдав жизнь свою на волю ненаглядной Фиалочки, а она – легконогая, уверенная – не оступилась, не споткнулась ни разу, будто знала, что ее хозяин везет под ментиком судьбу Германии. Я давно слыл первым наездником в шести бригадах легкой кавалерии, но тогда превзошел сам себя. Мой друг Барт рассказывал мне, как в Англии охотятся на лис, так вот, в тот день я поймал бы самую быструю. Дикие голуби в небе над нами, и те не выбрали бы дороги вернее, чем мы с моей кобылкой. Я, как офицер, всегда готов был пожертвовать собой ради товарищей, хоть император меня за это не похвалил бы: солдат ему служило много, но лишь один… Словом, в армии отличных кавалеристов – раз-два и обчелся.