– Что будем делать, капитан? – громко спросил один.
– Повесим лягушатника на воротах замка.
– Но ведь он посол.
– Посол без грамот.
– А князь?
– Брось! Если мы это сделаем, Сакс-Фельштайн от нас уже никуда не денется. Император ни за что его не простит. А сейчас нет никакой уверенности, что завтра князь не переметнется на сторону французов, как раньше. Слова легко взять обратно, а вот за мертвого гусара придется ответить.
– Нет, фон Штерлиц, так поступать нельзя, – возразил кто-то.
– Нельзя? Еще как можно!
Уздечку рванули, и я чуть не упал. В тот же миг сверкнула сабля и рассекла кожаный ремешок, едва не задев мне шею.
– Господи, Кернер, да ведь это мятеж! – вскричал капитан. – Остановись, иначе поплатишься!
– Я солдат, а не разбойник, – сказал поэт. – И если мой клинок потемнеет, то лишь от крови, не от бесчестья. Друзья, неужели вы будете спокойно смотреть на подлое убийство?
Из ножен вылетела дюжина сабель. Защитников у меня набралось не меньше, чем врагов, однако на шум начали сбегаться горожане.
– Княгиня! – кричали они. – Княгиня идет!
Не успели голоса стихнуть, как из темноты возникло прекрасное лицо. Мне следовало бы ее ненавидеть, ведь эта женщина перехитрила меня, выставила болваном, и все-таки до сих пор по телу моему пробегает дрожь при мысли, что я сжимал ее в объятиях, вдыхал аромат ее волос. Не знаю, упокоилась ли она в немецкой земле или еще живет, поседевшая, в своем замке Хоф, но в сердце и памяти Этьена Жерара она всегда останется молодой и прекрасной.
– Позор! – воскликнула княгиня, шагнув ко мне, и своими руками сорвала петлю с моей шеи. – Вы хотите сражаться за дело Божье, а начинаете с такого дьявольского злодейства. Этот человек под моей защитой, и если хоть один волос упадет с его головы, вы будете иметь дело со мной.
Она взглянула на мужчин с таким презрением, что те были рады поскорее скрыться во тьме. Княгиня снова повернулась ко мне:
– Идемте, полковник Жерар. Мне нужно с вами поговорить.
Вслед за ней я вошел в ту самую комнату, куда проводили меня сначала. Княгиня закрыла дверь и взглянула на меня с лукавейшей искоркой в глазах.
– Вот мы и одни. Это ли не знак доверия с моей стороны? – спросила она. – Запомните, сейчас перед вами княгиня Сакс-Фельштайнская, а не бедняжка, польская графиня Палотта.
– Называйте себя как хотите, – отвечал я. – Я помог даме в беде, а та в благодарность похитила у меня бумаги и едва не украла честь.
– Полковник Жерар, мы играем в игру, где ставки огромны. Передав послание, которого у вас не было, вы доказали, что ради своей страны готовы на все. Ваше сердце принадлежит Франции, мое – Германии, и я тоже на все готова, даже на обман и воровство, если тем смогу помочь родине. Видите, я с вами откровенна.
– Вы признались лишь в том, что мне и так известно.
– Теперь игра кончена, и в ней есть победитель. Зачем же нам расставаться врагами? Послушайте, если бы я когда-нибудь оказалась в том бедственном положении, какое разыграла перед вами на постоялом дворе, я не могла бы пожелать себе лучшего защитника и рыцаря, чем полковник Этьен Жерар. Похитив бумаги, я и не думала, что буду так сочувствовать французу.
– И все-таки вы их похитили.
– Они были нужны мне, нужны Германии. Я знала, что за доводы в них приводятся и какое действие они окажут на князя. Прочти он письмо, всему настал бы конец.
– Зачем же было вашему высочеству пускаться на такие уловки? Бандиты, которые хотели повесить меня на воротах, могли бы сделать работу за вас.
– Не бандиты, а благороднейшие люди моей страны, – пылко возразила она. – Да, они обошлись с вами грубо, но вспомните, какие унижения вытерпел каждый немец, начиная с королевы Пруссии. Что до засады на дороге, то я повсюду разослала свои отряды и ждала в Лобенштайне добрых вестей от них. Когда же вместо воинов туда прискакали вы, я пришла в отчаяние. Теперь между вами и князем стояла одна лишь слабая женщина. Вот какое безвыходное положение вынудило меня прибегнуть к оружию моего пола.
– Признаюсь, вы покорили меня, ваше высочество, и мне остается лишь уступить вам поле боя.
– Зато я верну вам похищенное. – С этими словами она протянула мне бумаги. – Князь перешел Рубикон, обратной дороги нет. Отдайте послание императору и скажите, что мы отказались его принять. Теперь никто не обвинит вас в том, что вы потеряли депешу. До свидания, полковник. И мой вам совет, не покидайте родину. Через год по эту сторону Рейна не останется ни одного француза.
Вот как я сразился с княгиней Сакс-Фельштайнской и проиграл ей Германию. Мне было о чем поразмыслить, пока бедная усталая Фиалка шагала по тракту, ведущему прочь от замка Хоф, но куда бы ни уносили меня раздумья, перед глазами все время стояло гордое прекрасное лицо немецкой женщины, а в ушах звучал голос воина-поэта. Что-то пугающее таила в себе эта могучая и терпеливая страна – мать народов, – и я вдруг понял: землю столь древнюю и любимую завоевать невозможно. Так я и ехал. Светало, а в небе на западе бледнела и гасла та самая звезда, на которую указывал я в окно замка.
Герцог Тарентский, или Макдональд, как называют его старые товарищи, был не в духе. Его мрачное лицо напоминало одну из тех гротескных морд, что держат кольца на дверях в квартале Фобур Сен-Жермен. Позже мы узнали, что причиной тому стало насмешливое замечание императора. Тот сказал герцогу, что, может, и отправил бы его на юг сразиться с Веллингтоном, только боится, как бы маршал не переметнулся к врагу, заслышав пение волынок. Мы с майором Шарпантье сразу поняли, что Макдональд просто кипит от гнева.