Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Же - Страница 42

– Бригадир Жерар, – обратился он ко мне, точно капрал к новобранцу.

Я отдал честь.

– Майор конных гренадеров Шарпантье.

Шарпантье тоже приветствовал командующего.

– Вас хочет видеть император.

Маршал без долгих предисловий распахнул дверь и доложил о нашем приходе.

Я привык видеть Наполеона в седле, а не пешим. Думаю, он поступает мудро, появляясь перед солдатами верхом, поскольку на лошади выглядит гораздо внушительней. Тогда же он оказался ниже всех нас на добрую ширину ладони, и это при том, что я сам отнюдь не высок, хотя сложение у меня для гусара достаточно крепкое. Кроме того, заметно стало, что ноги его коротковаты. С большой круглой головой, покатыми плечами и чисто выбритым лицом император походил скорее на профессора из Сорбонны, чем на первого воина Франции. Вкусы у всех разные, однако, на мой взгляд, бравые кавалерийские усы вроде моих собственных ему очень пошли бы. Зато у него волевой рот и совершенно особенные глаза. Однажды мне довелось встретить их гневный взгляд, и я лучше атакую пехотное каре на изнуренной лошади, чем соглашусь еще раз пережить такое, а ведь я не из пугливых.

Наполеон рассматривал огромную карту, висевшую на стене, а рядом стоял Бертье, напустив на себя умный вид. Когда мы вошли, император нетерпеливо схватил его саблю и указал на какую-то местность. Говорил он тихо и быстро, но я все-таки расслышал, как он упомянул долину Мааса и дважды повторил: «Берлин». Адъютант шагнул нам навстречу, однако Наполеон остановил его и поманил нас к себе.

– Вы еще не получили почетный крест, бригадир Жерар? – спросил он.

– Нет, – ответил я и хотел уже добавить, что причиной тому – не отсутствие заслуг, но он перебил меня в своей решительной манере:

– А вы, майор?

– Нет, государь.

– В таком случае вам скоро представится эта возможность.

Наполеон подвел нас к карте и приставил саблю к Реймсу.

– Буду по-дружески откровенен. Если не ошибаюсь, оба вы служите еще со времен битвы при Маренго? – Странная, но приятная улыбка осветила его бледное лицо, словно лучи холодного солнца. – Сегодня, четырнадцатого марта, мы в Реймсе. Очень хорошо. Вот здесь, в добрых ста двадцати километрах, Париж. Блюхер стоит к северу, Шварценберг – к югу.

Он ткнул острием клинка в карту.

– Чем дальше в глубь страны продвинутся враги, тем легче мне будет их раздавить. Они стремятся к столице. Вот и отлично. Там их встретит стотысячная армия моего брата, короля Испании. К нему-то я вас и посылаю – с письмом. Каждому из вас я вручу копию. Тут сказано, что через два дня я отправлюсь к нему на помощь со всем своим войском. Пусть люди передохнут сорок восемь часов, а затем – выступаем! Вам ясно, господа?

Ах, если бы я мог описать, какую гордость испытал от того, что этот великий человек мне доверяет! Когда он протянул мне письмо, я щелкнул шпорами, вытянулся в струнку, расплылся в улыбке и кивнул, показывая, что все понял. Император тоже улыбнулся и тронул меня за плечо. Я отдал бы половину жалованья за то, чтобы в тот миг меня увидела матушка.

– Вот каков будет ваш путь. – Он снова повернулся к карте. – До Базоша доберетесь вместе, а там один отправится в Париж через Ульши и Нейи, а другой возьмет севернее и поедет через Брен, Суассон и Санлис. Что скажете, бригадир?

Хотя я простой солдат, мысли и слова у меня найдутся. Я завел речь о славе Франции, об опасностях, что ей грозят, но император меня перебил:

– А вы, майор?

– Если дорога окажется небезопасной, позволено ли нам выбрать другую?

– Солдаты не выбирают, они повинуются. – Наполеон кивнул, давая понять, что мы свободны, и повернулся к Бертье.

Уж не знаю, что он ему такого сказал, но оба рассмеялись.

Как вы понимаете, много времени на сборы нам не потребовалось. Минут тридцать спустя – часы на соборе как раз пробили полдень – мы уже ехали по главной улице Реймса. Я был верхом на своей маленькой серой Фиалке – помните, ее после Дрездена хотел купить Себастьяни? Это самая резвая лошадь в шести бригадах легкой кавалерии, уступает она разве что английскому скакуну герцога Ровиго. У Шарпантье же был конь, вполне подходящий для гренадера или кирасира – спина широкая, словно кровать, и ноги как тумбы. Майор и сам парень грузный, так что вместе они составляли неповторимую парочку. Тем не менее в своей безумной самоуверенности Шарпантье бросал полные обожания взгляды на девиц, что махали мне из окон платочками, и закручивал безобразные рыжие усы чуть ли не до самых глаз, будто красавицы провожали именно его.

Город остался позади, а дальше путь наш лежал через французский бивак и поле вчерашней битвы, все еще усеянное телами наших бедных товарищей и русских. Вид лагеря, однако, огорчил меня больше. Войско таяло. В Гвардии дела обстояли неплохо, хотя ее переполнили желторотые новобранцы. Артиллерия и тяжелая кавалерия тоже хорошо справлялись, жаль только, солдат в них не хватало. А вот рядовые пехотинцы перед своими унтер-офицерами выглядели точно школьники, да и резерва у нас не было. Между тем к северу стояли восемьдесят тысяч пруссаков, а к югу – сто пятьдесят тысяч русских с австрийцами. Тут и первый смельчак загоревал бы.

Не стану скрывать, я ронял слезы, пока не вспомнил о том, что император все еще с нами и в это самое утро положил руку мне на плечо, обещая награду. Я принялся напевать и пришпоривал Фиалочку, пока Шарпантье на своем огромном, фыркающем и пыхтящем верблюде не попросил пощады. Грязь на дороге взбили в кашу, артиллерия оставила колеи в полметра глубиной, и он правильно сказал, что сейчас не время для галопа.