Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Же - Страница 46


К оглавлению

46

Я вспомнил о матушке, об императоре. Какое горе для них – лишиться такого прекрасного сына, лучшего кавалериста, который только служил в армии со времен Лассаля. Я утер слезу, ударил себя в грудь и воскликнул:

– Не вешать нос! Мужайся, храбрый воин. Неужели тот, кто пережил страшные морозы под Москвой, погибнет во французском винном погребе?

Я вскочил и прижал руку к письму за пазухой, поскольку его хруст меня успокаивал.

Сперва я хотел поджечь дом и сбежать в суматохе. Затем решил спрятаться в пустом бочонке. Я огляделся и тут увидал в углу маленькую дверцу, выкрашенную в серый цвет, которая настолько сливалась со стеной, что приметить ее мог лишь человек весьма наблюдательный. С первой попытки дверь открыть не вышло, и я уже подумал, что она заперта, но тут она подалась немного. Похоже, за ней что-то стояло. Я уперся ногами в огромную бочку и надавил с такой силой, что дверца распахнулась настежь. Я рухнул на спину, выронил свечу и снова очутился в темноте. Встав на ноги, я заглянул в черный проем.

Сюда сквозь какую-то щель или решетку падал слабенький утренний свет. В полумраке виднелись округлые бока огромных бочек – похоже, мэр выдерживал тут свое вино, пока не созреет. Так или иначе, а местечко гораздо лучше подходило для того, чтобы спрятаться. Я поднял свечу, закрыл дверь и вдруг увидел нечто удивительное. Не стану лгать, я даже малость струхнул.

Как я уже говорил, в комнату откуда-то сочился тусклый, серенький свет. И вот в его лучах вдруг мелькнул и снова исчез во мраке грузный и рослый человек. Клянусь, я так вздрогнул, что у моего кивера едва не порвался ремешок! Я увидел незнакомца лишь на секунду, но успел разглядеть, что он высокий, широкоплечий, на голове у него лохматая казачья шапка, а на поясе – сабля. Честное слово, сам Этьен Жерар – и тот немного растерялся, оказавшись в темном погребе наедине с таким бандитом.

Однако я быстро взял себя в руки и подумал: «Спокойно! Ведь я гусар. Не зря меня в тридцать один год поставили во главе бригады. Не просто так доверил мне император свое послание». Пусть громила дрожит передо мной, а не я – перед ним. И вдруг я понял, что насмерть перепугал незнакомца. Вот почему он так съежился и прошмыгнул мимо, точно крыса. Конечно же, мне помешали войти не ящик и не бочка. Это он подпер дверь, стараясь меня остановить. Выходит, он – дичь, а я – охотник. Ага! Усы мои браво встопорщились, и я шагнул в темноту. Сейчас я покажу этому разбойнику-северянину, с кем он имеет дело. В ту секунду я был великолепен.

Поначалу я не хотел зажигать свечу, чтобы не выдать себя, но потом ударился бедром о ящик, запутался шпорами в какой-то холстине и решил действовать в открытую. Я высек огонь, обнажил саблю и решительно двинулся вперед.

– Выходи, подлец! Ничто тебя не спасет. Сейчас я тебе задам.

Я поднял свечу повыше и увидел голову незнакомца, который смотрел на меня из-за бочки. На его черной шапке поблескивал золотой шеврон. Судя по лицу, передо мной был офицер и человек благородный.

– Сдаюсь! – воскликнул он на безупречном французском. – Только дайте слово меня пощадить. В противном случае я буду сражаться до последней капли крови.

– Месье, – отвечал я, – француз никогда не поднимет руки на проигравшего. Вашей жизни ничто не угрожает.

Не выходя из-за бочки, он передал мне саблю. Я прижал к груди свечу и поклонился.

– Кого имею честь взять в плен?

– Я граф Буткин из донских казаков его императорского величества. Нам приказали провести рекогносцировку в Санлисе. Французских солдат в городе не было, и мы решили остановиться тут на ночлег.

– Скажите на милость, а как вы попали в погреб?

– Очень просто. На рассвете мы собрались в путь. Я продрог, пока натягивал одежду, и решил, что немного вина мне не повредит, вот и спустился сюда. Не успел я оглядеться, как на дом напали. Все случилось так быстро: я только взбежал по лестнице, а бой уже кончился. Оставалось только спасать свою жизнь, и я спрятался в дальней комнате, а потом пришли вы.

Я вспомнил, как поступил в такой же ситуации старый Буве. Вот оно, величие Франции! Слезы навернулись мне на глаза. Теперь настало время подумать, что делать дальше. Сидя в дальней части погреба, русский граф, конечно же, ничего не слышал и не подозревал, что дом снова в руках его союзников. Стоило ему об этом догадаться, и пиши пропало: я стал бы его пленником, а не он – моим. Я голову ломал, не зная, как поступить, и тут меня осенила такая блестящая мысль, что я сам себе удивился.

– Граф, – сказал я, – признаюсь, я в затруднении.

– Почему?

– Ведь я обещал сохранить вам жизнь.

Его лицо немного вытянулось.

– Вы ведь не откажетесь от данного слова? – воскликнул он.

– Если придется, я готов умереть за вас. Однако дело весьма непростое.

– Так в чем же беда?

– Скажу вам прямо, наши друзья, в особенности – поляки, так ненавидят русских, что один вид казачьих мундиров приводит их в бешенство. Они сию же минуту бросаются на врага и разрывают его на части. Даже офицеры ничего не могут с этим поделать.

Граф побледнел, услышав мои слова и тон, которым я их произнес.

– Но это ужасно, – пролепетал он.

– Сущий кошмар! – согласился я. – Если мы выйдем отсюда, не знаю, смогу ли я вас защитить.

– Жизнь моя – в ваших руках! – вскричал он. – Что же делать? Не лучше ли мне остаться?

– Так еще хуже.

– Почему?

– Солдаты начнут грабить дом, и тогда вас изрубят на мелкие кусочки. Нет, я должен пойти и все им рассказать. Но это еще не все, ведь стоит им увидеть растреклятую форму, и я ни за что не ручаюсь.

46