Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Же - Страница 50

– Черти драные! – ругнулся Тремо, любивший крепкое словцо. – Нам что, прикажут сразиться с лучшими фехтовальщиками Бурбонов?

Мы сочли, что это вполне вероятно. Само собой, из всего войска именно нас троих и выбрали бы для этого.

– Князь Невшательский желает видеть бригадира Жерара. – На пороге появился лакей.

Оставив товарищей мучиться от любопытства, я вошел в маленькую, но роскошно обставленную комнату. Напротив сидел Бертье с пером в руке, на столике перед ним лежал открытый блокнот. Передо мной был усталый, неопрятный человек, совсем не тот Бертье, который считался в армии законодателем мод и повергал нас, бедных офицеров, в отчаяние, нося в одну кампанию ментик с опушкой из обычного меха, а в другую – из серебристого каракуля. Его красивое, чисто выбритое лицо омрачала какая-то дума, и когда я вошел, князь бросил на меня скользкий и неприятный взгляд.

– Бригадир Жерар!

– Я к вашим услугам, ваше высочество.

– Прежде чем изложить суть дела, я должен попросить вас кое о чем. Поклянитесь честью, что сказанное здесь останется в строжайшей тайне.

Хорошенькое начало! Мне ничего не оставалось, кроме как дать обещание.

Он опустил глаза и произнес так медленно, точно слова давались ему с трудом:

– С императором покончено. Журдан в Руане и Мармон в Париже надели белые кокарды. Ходят слухи, что Талейран подбивает Нея сделать то же самое. Дальнейшее сопротивление бесполезно и губительно для нашей страны. А потому я хочу спросить, согласны ли вы присоединиться ко мне, схватить императора и закончить войну, передав его в руки союзников?

Поверьте, услышав такое из уст человека, который был старым другом императора и получил от него больше милостей, чем кто бы то ни было, я остолбенел, изумленно вытаращив глаза. Бертье постучал деревянным кончиком пера по зубам и взглянул на меня искоса.

– Что скажете?

– Я малость глуховат, – холодно ответил я. – Иногда ничего не слышу. Разрешите мне вернуться к своим обязанностям.

– Да бросьте вы упрямиться. – Он встал и положил руку мне на плечо. – Вы же знаете, что Сенат выступил против Наполеона, а император Александр отказывается вести с ним переговоры.

– Месье! – с жаром воскликнул я. – До Сената и Александра мне дела не больше, чем до осадка на дне бокала.

– До чего же вам есть дело?

– До чести и верности моему великому государю, императору Наполеону.

– Великолепно, – проворчал Бертье, пожав плечами. – Однако правда есть правда, и мы должны смотреть ей в лицо. Разве мы хотим пойти против целого народа? Разве нам, в довершение всех бед, необходима еще и гражданская война? А кроме того, ряды наши тают. Каждый час приходят вести о новых дезертирах. У нас еще есть время сдаться, а если мы доставим в столицу императора, то заслужим высочайшие почести.

Я так дрожал, что сабля хлопала меня по бедру.

– Месье! Не думал я, что увижу день, когда маршал Франции опустится до такого предложения. Оставляю вас наедине с вашей совестью. Что до меня, то пока я не получу личный приказ его величества, между ним и его врагами всегда будет сабля Этьена Жерара.

Собственная речь и благородство до того меня тронули, что голос мой сорвался, и я чуть не заплакал.

Я хотел, чтобы вся армия увидела, как я стою с гордо поднятой головой и, прижав руку к сердцу, клянусь в преданности своему государю в этот трудный для него час. Это была одна из лучших минут моей жизни.

– Очень хорошо, – сказал Бертье и позвонил в колокольчик, вызывая лакея. – Проводите бригадира в приемную.

В комнате слуга настойчиво попросил меня сесть. Я никак не мог понять, зачем это нужно. Моим единственным желанием было убраться отсюда. Если ты за всю зиму ни разу не поменял мундира, во дворце чувствуешь себя не слишком уютно.

Прошло минут пятнадцать, лакей открыл дверь, и в приемную вышел полковник Депьен. Боже милостивый, какой у него был вид! Лицо белое, точно лосины гвардейца, глаза выпучены, на лбу вздулись вены, а усы топорщатся, как у разъяренного кота. Он был так зол, что слов не находил, только потрясал кулаками и рычал что-то невнятное.

– Предатель! Гадюка! – Вот и все, что я мог расслышать, пока он мерил шагами комнату.

Очевидно, ему сделали такое же гнусное предложение, что и мне, и он с таким же негодованием его отверг. Оба мы поклялись хранить тайну, а потому ничего не обсуждали, однако я все же пробормотал: «Какая низость! Какая подлость!» – давая полковнику знать, что я его поддерживаю.

Я сидел в углу, он ходил взад-вперед, как вдруг за дверью раздался ужасный шум. Кто-то зарычал, словно озверевший пес, который вцепился в жертву, послышался грохот и крик о помощи. Мы бросились в комнату и подоспели как раз вовремя.

Тремо и Бертье боролись на полу, на них лежал кверху ножками стол. Желтоватой жилистой ручищей капитан стиснул глотку маршала. Кожа у последнего уже приобрела свинцовый оттенок, а глаза вылезли из орбит. Тремо совсем обезумел, в уголках его рта выступила пена, а на лице было написано такое остервенение, что я уверен, не оторви мы его железных пальцев от горла Бертье, тому пришел бы конец. У капитана даже ногти побелели, так он вцепился в князя.

– Дьявол-искуситель! – прорычал Тремо, поднимаясь на ноги. – Дьявол!

Бертье привалился к стене и минуту-другую переводил дух, потирая шею и вращая головой. Затем он резко повернулся к голубой портьере, что висела за его креслом.

Край шторы взметнулся, и в комнату шагнул император. Мы трое вытянулись во фронт, но происходящее казалось настолько невероятным, что глаза у нас выпучились не хуже, чем у Бертье, когда того душили. Наполеон был одет в зеленый егерский мундир, а в руке держал отделанный серебром хлыстик. Император оглядел нас, и на его бесстрастном лице появилась та самая пугающая улыбка, которая трогала одни губы, никогда не отражаясь в глазах. От нее по коже у меня побежали мурашки. Думаю, мои товарищи почувствовали то же самое, ведь многие признавались, что взгляд Наполеона именно так на них и действует. Тот подошел к Бертье и положил руку ему на плечо.