Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Же - Страница 53

– Три всадника! – выдохнул я. – Ты их видел?

– Я только что напоил их коней. – Наверное, они…

– Вперед!

И мы поскакали дальше, выбивая искры из мостовой. Нас окликнул жандарм, но голос его утонул в громе копыт. Дома остались позади, и мы опять выехали за город. До Парижа оставалось километров тридцать. Куда было деваться этим негодяям, если за ними гнались мы на лучших во Франции скакунах? Ни один из нас не сомневался в победе, но я на своей Фиалке все время скакал на шаг впереди. Она совсем не устала. Я чувствовал, дай моей кобылке волю – она махнет хвостом перед носом коней императора, и только ее и видели.

– Вот они! – крикнул Депьен.

– Попались! – порычал Тремо.

– Вперед! Вперед! – снова крикнул я.

Перед нами в лунном свете белела дорога, вдалеке по ней во весь опор уносились от нас три всадника. Мы нагоняли их с каждой секундой. Я разглядел, что по бокам на гнедых скачут двое в плащах, а между ними, на серой лошади – человек в егерском мундире. Все трое держались бок о бок, но по тому, как средний сжимал колени, я понял, что сил у его коня побольше, чем у других. Этот человек явно был главным. Он постоянно оборачивался, оценивая расстояние между нами, и в лунном свете мелькало его лицо. Сначала я видел только белое пятно, затем на нем проступила полоска усов, и наконец, когда в глотки нам уже начала забиваться пыль, я узнал, кто это.

– Полковник де Монлюк! – крикнул я. – Именем императора, остановитесь!

Я давно знал этого офицера. Сорвиголова и беспринципный негодяй. Правду сказать, у меня были с ним счеты, ведь на дуэли в Варшаве он убил моего друга, Тревилля, выстрелив, как говорили, за добрую секунду до того, как упал платок.

Не успел я глазом моргнуть, как его сообщники развернули коней. Грянули выстрелы. Депьен страшно закричал, и в ту же секунду мы с Тремо вдвоем ринулись на одного подлеца. Он ткнулся носом в шею своей лошади, и руки его повисли как плети. Другой выхватил саблю, бросился на Тремо, и я услышал звон стали. Сам я даже головы не повернул, в первый раз тронул шпорой Фиалку и погнался за вожаком. Он поскакал прочь, бросив своих товарищей, и это подсказало мне, что его никак нельзя упускать.

Монлюк выиграл сотню-другую шагов, но моя славная кобылка быстро его догнала. Напрасно вонзал он шпоры в бока своего коня и нахлестывал его, точно ездовой артиллерии, чья пушка еле ползет по мягкой дороге. Он так усердствовал, что шляпа его слетела, и в лунном свете передо мной заблестела лысина. Однако что бы подлец ни делал, дробь копыт все громче стучала у него за спиной. Между нами осталось всего-то двадцать шагов, тень головы коснулась тени колена, как вдруг он с проклятием развернулся и один за другим разрядил пистолеты в Фиалку.

Сам я получил столько ранений, что сразу и не вспомнишь. Во мне понаделали дыр и пули, и осколки снарядов, меня пронзали штыком, копьем, саблей и, наконец, шилом – а тот удар был совсем не шуточный. И все-таки я ни разу еще не испытывал такой муки, как в ту секунду, когда бедное, тихое и терпеливое существо, которое я любил больше всех на свете, не считая матушки и государя, споткнулось подо мной. Я выхватил второй пистолет и почти в упор выстрелил в широкую спину Монлюка. Он стегнул коня. Мимо, подумал я, но тут на зеленом сукне его мундира стало расплываться темное пятно. Мерзавец зашатался в седле, сначала немножко, но с каждым скачком – все сильнее, и наконец упал. Его сапог застрял в стремени, и плечи глухо стучали по дороге, пока усталый конь не замедлил бег. Я схватился за поводья, покрытые хлопьями пены, ремень на стремени ослаб, и нога Монлюка упала на дорогу, громко звякнув шпорой.

– Бумаги! – крикнул я, спешиваясь. – Немедленно!

Тело в зеленом мундире лежало, залитое светом луны, причудливо раскинув руки и ноги, и мне хватило одного взгляда, чтобы понять – с негодяем покончено. Пуля моя прошила его сердце навылет, и только благодаря железной воле Монлюк продержался в седле так долго. Он любил жизнь, полную испытаний и борьбы, и, надо отдать ему должное, не сдавался до последней секунды.

Однако бумаги, бумаги – вот что занимало все мои мысли. Я расстегнул его мундир, ощупал рубаху, заглянул в кобуры и ташку, стащил с подлеца сапоги и расстегнул подпругу, чтобы поискать под седлом. Я проверил каждый кармашек и щелочку, но тщетно. Пакет как в воду канул.

Каким сокрушительным ударом стало для меня это открытие. Впору было сесть на обочину и плакать. Будто сама судьба ополчилась на меня, а это противник, перед которым и бравому гусару не стыдно склонить голову. Я стоял, обняв шею бедной раненой Фиалки, и думал, как мудрее поступить. Император был невысокого мнения о моем уме, и я страстно желал доказать, что он ошибается. Бумаг у Монлюка не оказалось. И все-таки он пожертвовал сообщниками, чтобы сбежать. Почему он так сделал? С другой стороны, раз бумаг при нем я не нашел, значит, они остались у кого-то из его товарищей. Один из них мертв, с другим бился Тремо, и если этот негодяй каким-то чудом ускользнул от старого рубаки, он обязательно проедет мимо меня. Не все еще потеряно.

Я зарядил пистолеты, вложил их в кобуру и начал осматривать свою кобылку. Бедняжка вскидывала голову и поводила ушами, будто хотела сказать, что такому старому солдату, как она, нипочем жалкие царапины. Первая пуля оставила ссадину возле ее плеча, будто Фиалка задела стену. А вот вторая рана была посерьезнее. Пуля вошла в мышцы шеи, но кровь течь уже перестала. Я решил, что пересяду на скакуна Монлюка, если моя лошадка устанет, а пока вел его в поводу. Это был хороший конь, стоил он никак не меньше пятисот франков, и кто, как не я, имел право его забрать.