Император остановился, незнакомцы замерли в двух шагах от нас. Я подошел к своему спутнику, и мы четверо встали лицом к лицу. Мое внимание особенно привлек долговязый: я заметил, что он сам не свой от волнения. Его трясло, я слышал, как он часто дышит, словно усталый пес. Вдруг коротышка цыкнул, подавая товарищу знак. Долговязый присел, будто ныряльщик перед прыжком, однако я выхватил саблю и выскочил ему навстречу. В тот же миг малыш рванулся вперед и ударил длинным кинжалом прямо императору в сердце.
Боже праведный! Я похолодел от ужаса и только чудом не рухнул замертво сам. Будто в кошмарном сне я смотрел, как серая шинель дернулась, и в лунном свете между лопатками блеснуло залитое кровью острие. Наполеон с предсмертным хрипом упал в траву, а убийца, даже не вытащив оружия из тела жертвы, вскинул руки и торжествующе закричал. Я вонзил саблю в его солнечное сплетение с такой яростью, что от удара гарды в ребра он отлетел на шесть шагов и уж тогда упал. Я развернулся к другому подлецу в кровожадном исступлении, которого не испытывал ни до той ночи, ни после. Перед глазами сверкнул кинжал, я почувствовал на шее прохладное дуновение, и запястье негодяя скользнуло по моему плечу. Я сделал выпад, но он отпрянул, бросился наутек и в несколько скачков, словно олень, пересек залитую луной поляну.
Кинжал сделал свое дело. Несмотря на молодость, я повидал уже немало битв и знал, что удар смертелен. Я замешкался на секунду, чтобы коснуться холодной руки.
– Государь! Государь! – в отчаянии крикнул я.
Он не ответил, не шевельнулся. Вокруг тела в лунном свете расползалось темное пятно, и я понял – надежды нет. Я вскочил, сорвал с себя шинель и во весь дух понесся за вторым подлецом.
Как хорошо, что мне хватило ума прийти в башмаках и гетрах! И как хорошо, что я сбросил шинель. Негодяй не сумел избавиться от своей накидки, а может, от страха и думать о ней забыл. Я быстро его настигал. Он, должно быть, совсем потерял голову, потому что даже не пробовал скрыться в тени, а несся от поляны к поляне, пока не выскочил на пустошь, за которой лежала огромная каменоломня. Я видел злодея как на ладони и знал, теперь деваться ему некуда. Что правда, то правда, бежал он очень быстро – как трус бежит от смертельной опасности. Однако я гнался за ним по пятам, будто неумолимый рок. С каждой секундой расстояние между нами уменьшалось. Он шатался, едва не падал, я уже слышал его хриплое, свистящее дыхание. И вот впереди разверзлась пропасть, мерзавец оглянулся на меня, заскулил и вдруг пропал из виду.
Представьте себе, пропал без следа! Я подбежал к месту, где он только что стоял, и вгляделся в черную бездну. Неужели он прыгнул? Я почти уже решил, что так и есть, когда услышал во тьме едва различимое пыхтение. Этот звук подсказал мне: подлец спрятался в сарае.
Внизу был уступ, а на нем – деревянная постройка для рабочих. Вероятно, этот болван подумал, что в темноте я не отважусь туда за ним последовать. Плохо же он знал Этьена Жерара! Я спрыгнул, ворвался в лачугу и, услышав шорох в углу, налетел на мерзавца.
Он отбивался, точно дикий кот, но куда было его кинжалу против сабли. Кажется, я проткнул врага сразу, потому что, как ни старался он меня прикончить, удары его слабели. Наконец кинжал звякнул об пол. Убедившись, что подлец мертв, я вскарабкался по склону и, точно в кошмарном сне, побрел через пустошь.
В ушах шумела кровь. Все еще сжимая в руке обнаженную саблю, я шел куда глаза глядят, пока не заметил впереди, на поляне, узловатый пень, который теперь навсегда был связан с ужаснейшей минутой в моей жизни. Я сел на упавший ствол, положив на колени оружие, сжал виски и постарался осознать происходящее.
Император доверился мне. Император убит. Эти мысли звенели у меня в голове, заглушая все остальные. Он пришел со мной и погиб. Пусть я исполнил его приказания, пусть отомстил за смерть, что с того? Весь мир обвинит в случившемся меня. Возможно, люди даже решат, что я – убийца. Что я смогу доказать? Есть у меня свидетели? Разве не мог я быть сообщником этих подлецов? Вечное бесчестье – вот мой удел, во всей Франции не найдется столь презренного человека. Значит, конец моим честолюбивым мечтам и надеждам матушки. При этой мысли я горько рассмеялся. Что делать? Вернуться в Фонтенбло, поднять на ноги дворец и рассказать, как на моих глазах закололи императора? Так поступить я не мог. Нет, не мог! Для благородного человека, который по воле рока попал в такое положение, остается лишь один выход. Я должен броситься на свою опозоренную саблю и разделить участь императора, от которой не смог его уберечь. Я встал, твердо намерившись исполнить скорбный долг, поднял глаза, да так и ахнул. Передо мной стоял Наполеон!
Он был шагах в десяти от меня, его спокойное бледное лицо освещала луна. Пелерину он откинул на плечи, а шинель расстегнул, под ней виднелись белые кюлоты и зеленый мундир гида. Император, как всегда, заложил руки за спину и чуть опустил голову.
– Ну, – произнес он самым резким и суровым голосом, – и что это вы собрались делать?
Наверное, постой он молча еще немного, я бы рехнулся. Строгий армейский тон был тут как нельзя кстати, он-то и привел меня в чувство. Живой или мертвый, император был здесь, он задал мне вопрос. Я вытянулся в струнку и отдал честь.
– Одного вы прикончили, как я вижу. – Наполеон кивнул в сторону пня.
– Да, государь.
– Второй скрылся?
– Нет, государь, его я тоже убил.
– Что? – воскликнул он, шагнул ко мне, и луна осветила его белозубую улыбку. – Я не ослышался, мертвы оба?
– Этот лежит здесь, ваше величество, – ответил я. – А другой – в сарае каменоломни.